Акафист святому преподобному Силуану, Афонскому чудотворцу

Жил на зем­ле че­ло­век, муж ги­гант­ской си­лы ду­ха, имя его Си­лу­ан. Он дол­го мо­лил­ся с неудер­жи­мым пла­чем: "По­ми­луй ме­ня", но не слу­шал его Бог. Про­шло мно­го ме­ся­цев та­кой мо­лит­вы, и си­лы ду­ши его ис­то­щи­лись; он до­шел до от­ча­я­ния и вос­клик­нул: "Ты неумо­лим!" И ко­гда с эти­ми сло­ва­ми в его из­не­мог­шей от от­ча­я­ния ду­ше что-то на­до­рва­лось, он вдруг на мгно­ве­ние уви­дел жи­во­го Хри­ста; огонь ис­пол­нил серд­це его и все те­ло с та­кой си­лой, что, ес­ли бы ви­де­ние про­дли­лось еще мгно­ве­ние, он умер бы. По­сле он уже ни­ко­гда не мог за­быть невы­ра­зи­мо крот­кий, бес­пре­дель­но лю­бя­щий, ра­дост­ный, непо­сти­жи­мо­го ми­ра ис­пол­нен­ный взгляд Хри­ста и по­сле­ду­ю­щие дол­гие го­ды сво­ей жиз­ни неустан­но сви­де­тель­ство­вал, что Бог есть лю­бовь, лю­бовь без­мер­ная, непо­сти­жи­мая.

О нем, этом сви­де­те­ле Бо­же­ствен­ной люб­ви, пред­сто­ит нам сло­во.

Афон­ский схи­мо­нах отец Си­лу­ан (мир­ское имя – Се­мен Ива­но­вич Ан­то­нов) ро­дил­ся в 1866 г. в Там­бов­ской гу­бер­нии, Ле­бе­дин­ско­го уез­да, Шов­ской во­ло­сти и се­ла. На Афон при­е­хал в 1892 г., в ман­тию по­стри­жен в 1896 г.; в схи­му – в 1911 г. По­слу­ша­ние про­хо­дил: на мель­ни­це, на Ка­ла­ма­рей­ском ме­то­хе (вла­де­ние мо­на­сты­ря вне Афо­на), в Ста­ром На­гор­ном Ру­си­ке, в Эко­но­мии. Скон­чал­ся 24 сен­тяб­ря 1938 го­да. Эти немно­го­чис­лен­ные фак­ты по­черп­ну­ты из фор­му­ля­ра Афон­ско­го мо­на­сты­ря.

От "ро­дил­ся" до "скон­чал­ся" – все бед­но, не о чем рас­ска­зать; ка­сать­ся же внут­рен­ней жиз­ни че­ло­ве­ка пред Бо­гом – де­ло нескром­ное, дерз­но­вен­ное. Сре­ди пло­ща­ди ми­ра от­кры­вать "глу­бо­кое серд­це" хри­сти­а­ни­на – по­чти свя­то­тат­ство; но уве­рен­ные в том, что ныне стар­цу, ушед­ше­му из ми­ра по­бе­ди­те­лем ми­ра, уже ни­что не страш­но, уже ни­что не на­ру­шит его веч­но­го по­коя в Бо­ге, поз­во­лим се­бе по­пыт­ку рас­ска­зать о его чрез­вы­чай­но бо­га­том, цар­ствен­но бо­га­том жи­тии, имея в ви­ду тех немно­гих, ко­то­рые и са­ми вле­кут­ся к той же бо­же­ствен­ной жиз­ни.

Мно­гие, со­при­ка­са­ясь с мо­на­ха­ми во­об­ще и со стар­цем Си­лу­а­ном в част­но­сти, не ви­дят в них ни­че­го осо­бен­но­го и по­то­му оста­ют­ся неудо­вле­тво­рен­ны­ми и да­же разо­ча­ро­ван­ны­ми. Про­ис­хо­дит это по­то­му, что под­хо­дят они к мо­на­ху с невер­ною мер­кою, с непра­виль­ны­ми тре­бо­ва­ни­я­ми и ис­ка­ни­я­ми.

Мо­нах пре­бы­ва­ет в непре­стан­ном по­дви­ге, и неред­ко чрез­вы­чай­но на­пря­жен­ном, но пра­во­слав­ный мо­нах – не фа­кир. Его со­вер­шен­но не увле­ка­ет до­сти­же­ние по­сред­ством спе­ци­аль­ных упраж­не­ний свое­об­раз­но­го раз­ви­тия пси­хи­че­ских сил, что так им­по­ни­ру­ет мно­гим неве­же­ствен­ным ис­ка­те­лям ми­сти­че­ской жиз­ни. Мо­нах ве­дет силь­ную, креп­кую, упор­ную брань, неко­то­рые из них, как отец Си­лу­ан, ве­дут ти­та­ни­че­скую борь­бу, неве­до­мую ми­ру, за то, чтобы убить в се­бе гор­до­го зве­ря, за то, чтобы стать че­ло­ве­ком, под­лин­ным че­ло­ве­ком, по об­ра­зу со­вер­шен­но­го Че­ло­ве­ка Хри­ста, т.е. крот­ким и сми­рен­ным.

Стран­ная, непо­нят­ная ми­ру хри­сти­ан­ская жизнь; все в ней па­ра­док­саль­но, все в по­ряд­ке как бы об­рат­ном по­ряд­ку ми­ра, и нет воз­мож­но­сти объ­яс­нить ее сло­вом. Един­ствен­ный путь к ура­зу­ме­нию – это тво­рить во­лю Бо­жию, т.е. блю­сти за­по­ве­ди Хри­ста; путь, ука­зан­ный Им Са­мим.

Дет­ство и мо­ло­дые го­ды

Из дол­гой жиз­ни стар­ца хо­чет­ся при­ве­сти несколь­ко фак­тов, яв­ля­ю­щих­ся по­ка­за­тель­ны­ми для его внут­рен­ней жиз­ни и в то же вре­мя его "ис­то­ри­ей." Пер­вый из них от­но­сит­ся к его ран­не­му дет­ству, ко­гда ему бы­ло не бо­лее 4-х лет. Отец его, по­доб­но мно­гим рус­ским кре­стья­нам, лю­бил ока­зы­вать го­сте­при­им­ство стран­ни­кам. Од­на­жды в празд­нич­ный день с осо­бен­ным удо­воль­стви­ем он при­гла­сил к се­бе неко­е­го кни­го­но­шу, на­де­ясь от него, как че­ло­ве­ка "книж­но­го," узнать что-ли­бо но­вое и ин­те­рес­ное, ибо то­мил­ся он сво­ей "тем­но­той" и жад­но тя­нул­ся к зна­нию и про­све­ще­нию. В до­ме го­стю бы­ли пред­ло­же­ны чай и еда. Ма­лень­кий Се­мен (мир­ское имя) с лю­бо­пыт­ством ре­бен­ка смот­рел на него и вни­ма­тель­но при­слу­ши­вал­ся к бе­се­де. Кни­го­но­ша до­ка­зы­вал от­цу, что Хри­стос не Бог и что во­об­ще Бо­га нет. Маль­чи­ка Се­ме­на осо­бен­но по­ра­зи­ли сло­ва: "Где Он, Бог-то?", и он по­ду­мал: "Ко­гда вы­рас­ту боль­шой, то по всей зем­ле пой­ду ис­кать Бо­га". Ко­гда гость ушел, то Се­мен ска­зал от­цу: "Ты ме­ня учишь мо­лить­ся, а он го­во­рит, что Бо­га нет". На это отец ска­зал: "Я ду­мал, что он ум­ный че­ло­век, а он ока­зал­ся ду­рак. Не слу­шай его". Но от­вет от­ца не из­гла­дил из ду­ши маль­чи­ка со­мне­ния.

Мно­го лет про­шло с тех пор. Се­мен вы­рос, стал боль­шим здо­ро­вым пар­нем и ра­бо­тал непо­да­ле­ку от их се­ла, в име­нии кня­зя Тру­бец­ко­го. Ра­бо­та­ли они ар­те­лью, Се­мен в ка­че­стве сто­ля­ра. У ар­тель­щи­ков бы­ла ку­хар­ка, де­ре­вен­ская ба­ба. Од­на­жды она хо­ди­ла на бо­го­мо­лье и по­се­ти­ла мо­ги­лу за­ме­ча­тель­но­го по­движ­ни­ка – за­твор­ни­ка Иоан­на Се­зе­нов­ско­го (1791–1839). По воз­вра­ще­нии она рас­ска­за­ла о свя­той жиз­ни за­твор­ни­ка и о том, что на его мо­ги­ле бы­ва­ют чу­де­са. Неко­то­рые из при­сут­ству­ю­щих под­твер­ди­ли рас­ска­зы о чу­де­сах, и все го­во­ри­ли, что Иоанн был свя­той че­ло­век.

Слы­ша эту бе­се­ду, Се­мен по­ду­мал: "Ес­ли он свя­той, то, зна­чит, Бог с на­ми, и неза­чем мне хо­дить по всей зем­ле – ис­кать Его," и при этой мыс­ли юное серд­це за­го­ре­лось лю­бо­вью к Бо­гу.

Уди­ви­тель­ное яв­ле­ние, с че­ты­рех­лет­не­го до де­вят­на­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та про­дер­жа­лась мысль, за­пав­шая в ду­шу ре­бен­ка при слы­ша­нии кни­го­но­ши; мысль, ко­то­рая, ви­ди­мо, тя­го­ти­ла его, оста­ва­ясь где-то в глу­бине нераз­ре­шен­ной, и ко­то­рая раз­ре­ши­лась та­ким стран­ным и, ка­за­лось бы, на­ив­ным об­ра­зом.

По­сле то­го, как Се­мен по­чув­ство­вал се­бя об­рет­шим ве­ру, ум его при­ле­пил­ся к па­мя­ти Бо­жи­ей, и он мно­го мо­лил­ся с пла­чем. То­гда же он ощу­тил в се­бе внут­рен­нее из­ме­не­ние и вле­че­ние к мо­на­ше­ству, и, как го­во­рил сам ста­рец, на мо­ло­дых кра­си­вых до­че­рей кня­зя стал он смот­реть с лю­бо­вью, но без по­же­ла­ния, как на се­стер, то­гда как рань­ше вид их бес­по­ко­ил его. В то вре­мя он да­же про­сил от­ца от­пу­стить его в Ки­е­во-Пе­чер­скую Лав­ру, но отец ка­те­го­ри­че­ски от­ве­тил: "Сна­ча­ла кон­чи во­ен­ную служ­бу, а по­том бу­дешь сво­бо­ден пой­ти."

В та­ком необыч­ном со­сто­я­нии Се­мен про­был три ме­ся­ца; за­тем оно от­сту­пи­ло от него, и он сно­ва стал во­дить друж­бу со сво­и­ми сверст­ни­ка­ми, гу­лять с дев­ка­ми за се­лом, пить вод­ку, иг­рать на гар­мо­ни­ке и во­об­ще жить по­доб­но про­чим де­ре­вен­ским пар­ням.

Мо­ло­дой, кра­си­вый, силь­ный, а к то­му вре­ме­ни уже и за­жи­точ­ный, Се­мен на­сла­ждал­ся жиз­нью. В се­ле его лю­би­ли за хо­ро­ший ми­ро­лю­би­вый и ве­се­лый ха­рак­тер, а дев­ки смот­ре­ли на него как на за­вид­но­го же­ни­ха. Сам он увлек­ся од­ною из них и, преж­де чем был по­став­лен во­прос о свадь­бе, в позд­ний ве­чер­ний час с ни­ми про­изо­шло "обыч­ное."

За­ме­ча­тель­но при этом, что на сле­ду­ю­щий день утром, ко­гда он ра­бо­тал с от­цом, тот ти­хо ска­зал ему: "Сы­нок, где ты был вче­ра, бо­ле­ло серд­це моё." Эти крот­кие сло­ва от­ца за­па­ли в ду­шу Се­ме­на, и позд­нее, вспо­ми­ная его, ста­рец го­во­рил: "Я в ме­ру от­ца мо­е­го не при­шел. Он был со­всем негра­мот­ный, и да­же "От­че наш" чи­тал с ошиб­кой, го­во­рил "днесть" вме­сто "днесь," за­учил в церк­ви по слу­ху, но был крот­кий и муд­рый че­ло­век."

У них бы­ла боль­шая се­мья: отец, мать, пять бра­тьев-сы­но­вей и две до­че­ри. Жи­ли они вме­сте и друж­но. Взрос­лые бра­тья ра­бо­та­ли с от­цом. Од­на­жды во вре­мя жат­вы, Се­ме­ну при­шлось го­то­вить в по­ле обед; бы­ла пят­ни­ца; за­быв об этом, он на­ва­рил сви­ни­ны, и все ели. Про­шло пол­го­да с то­го дня, уже зи­мою, в ка­кой-то празд­ник, отец го­во­рит Се­ме­ну с мяг­кой улыб­кой:

– Сы­нок, пом­нишь, как ты в по­ле на­кор­мил ме­ня сви­ни­ной? А ведь бы­ла пят­ни­ца; ты зна­ешь, я ел ее то­гда как стерву.

– Что же ты мне не ска­зал то­гда?

– Я, сы­нок, не хо­тел те­бя сму­тить.

Рас­ска­зы­вая по­доб­ные слу­чаи из сво­ей жиз­ни в до­ме от­ца, ста­рец до­ба­вил: "Вот та­ко­го стар­ца я хо­тел бы иметь: он ни­ко­гда не раз­дра­жал­ся, все­гда был ров­ный и крот­кий. По­ду­май­те, пол­го­да тер­пел, ждал удоб­ной ми­ну­ты, чтобы и по­пра­вить ме­ня, и не сму­тить."

Ста­рец Си­лу­ан был весь­ма боль­шой физи­че­ской си­лы. Он был еще со­всем мо­ло­дой, до во­ен­ной служ­бы, од­на­жды на Пас­ху, по­сле обиль­но­го мяс­но­го обе­да, ко­гда бра­тья его разо­шлись по го­стям, а он остал­ся до­ма, мать пред­ло­жи­ла ему "яич­ни­цу"; он не от­ка­зал­ся; мать сва­ри­ла ему це­лый чу­гун, до по­лу­сот­ни яиц, и он всё съел.

В те го­ды он ра­бо­тал со сво­и­ми бра­тья­ми в име­нии кня­зя Тру­бец­ко­го и в празд­ни­ки ино­гда хо­дил в трак­тир; бы­ли слу­чаи, что он вы­пи­вал за один ве­чер "чет­верть" (2,5 лит­ра) вод­ки, но пья­ным не бы­вал.

Од­на­жды в силь­ный мо­роз, уда­рив­ший по­сле от­те­пе­ли, си­дел он на по­сто­я­лом дво­ре. Один из по­сто­яль­цев, пе­ре­но­че­вав­ший там, хо­тел воз­вра­щать­ся до­мой; по­шел он за­прячь свою ло­шадь, од­на­ко ско­ро вер­нул­ся, го­во­ря:

– Бе­да! Нуж­но ехать, и не мо­гу: лед об­ло­жил ло­ша­ди ко­пы­та тол­стым сло­ем, и она от бо­ли не да­ет­ся от­бить его.

Се­мен го­во­рит:

– Пой­дем, я те­бе по­мо­гу.

На ко­нюшне он взял шею ло­ша­ди око­ло го­ло­вы под мыш­ку и го­во­рит му­жи­ку: "Оби­вай." Ло­шадь все вре­мя сто­я­ла не ше­лох­нув­шись; му­жик от­бил лед с ко­пыт, за­пряг и уехал.

Го­лы­ми ру­ка­ми Се­мен мог брать го­ря­чий чу­гун со ща­ми и пе­ре­не­сти его с пли­ты на стол, за ко­то­рым ра­бо­та­ла их ар­тель. Уда­ром ку­ла­ка он мог пе­ре­бить до­воль­но тол­стую дос­ку. Он под­ни­мал боль­шие тя­же­сти и об­ла­дал боль­шой вы­нос­ли­во­стью и в жа­ру и в хо­лод, он мог есть очень по­мно­гу и мно­го ра­бо­тать.

Но эта си­ла, ко­то­рая позд­нее по­слу­жи­ла ему для со­вер­ше­ния мно­гих ис­клю­чи­тель­ных по­дви­гов, в то вре­мя бы­ла при­чи­ной его са­мо­го боль­шо­го гре­ха, за ко­то­рый он при­нес чрез­вы­чай­ное по­ка­я­ние.

Од­на­жды в пре­столь­ный празд­ник се­ла, днем, ко­гда все жи­те­ли ве­се­ло бе­се­до­ва­ли воз­ле сво­их изб, Се­мен с то­ва­ри­ща­ми гу­лял по ули­це, иг­рая на гар­мо­ни­ке. На­встре­чу им шли два бра­та – са­пож­ни­ки се­ла. Стар­ший – че­ло­век огром­но­го ро­ста и си­лы, боль­шой скан­да­лист, был на­ве­се­ле. Ко­гда они по­рав­ня­лись, са­пож­ник на­смеш­ли­во стал от­ни­мать гар­мош­ку у Се­ме­на; но он успел пе­ре­дать её сво­е­му то­ва­ри­щу. Стоя про­тив са­пож­ни­ка, Се­мен уго­ва­ри­вал его "про­хо­дить сво­ей до­ро­гой", но тот, на­ме­ре­ва­ясь, по-ви­ди­мо­му, по­ка­зать своё пре­вос­ход­ство над все­ми пар­ня­ми се­ла в та­кой день, ко­гда все дев­ки бы­ли на ули­це и со сме­хом на­блю­да­ли сце­ну, на­бро­сил­ся на Се­ме­на. И вот как рас­ска­зы­вал об этом сам ста­рец:

– Сна­ча­ла я по­ду­мал усту­пить, но вдруг ста­ло мне стыд­но, что дев­ки бу­дут сме­ять­ся, и я силь­но уда­рил его в грудь; он да­ле­ко от­ле­тел от ме­ня и груз­но по­ва­лил­ся на­вз­ничь по­сре­ди до­ро­ги; изо рта его по­тек­ла пе­на и кровь. Все ис­пу­га­лись, и я; ду­маю: убил. И так стою. В это вре­мя млад­ший брат са­пож­ни­ка взял с зем­ли боль­шой бу­лыж­ник и бро­сил в ме­ня, я успел увер­нуть­ся; ка­мень по­пал мне в спи­ну, то­гда я ска­зал ему: "Что ж, ты хо­чешь, чтоб и те­бе то же бы­ло?" – и дви­нул­ся на него, но он убе­жал. Дол­го про­ле­жал са­пож­ник на до­ро­ге; лю­ди сбе­жа­лись и по­мо­га­ли ему, омы­ва­ли хо­лод­ной во­дой. Про­шло не ме­нее по­лу­ча­са преж­де, чем он смог под­нять­ся, и его с тру­дом от­ве­ли до­мой. Ме­ся­ца два он про­бо­лел, но, к сча­стью, остал­ся жив, мне же по­том дол­го при­шлось быть осто­рож­ным: бра­тья са­пож­ни­ка со сво­и­ми то­ва­ри­ща­ми по ве­че­рам с ду­бин­ка­ми и но­жа­ми под­сте­ре­га­ли ме­ня в за­ко­ул­ках, но Бог со­хра­нил ме­ня.

Так в шу­ме мо­ло­дой жиз­ни на­чал уже за­глу­шать­ся в ду­ше Се­ме­на пер­вый зов Бо­жий к мо­на­ше­ско­му по­дви­гу, но из­брав­ший его Бог сно­ва воз­звал его уже неко­то­рым ви­де­ни­ем.

Од­на­жды, по­сле неце­ло­муд­рен­но про­ве­ден­но­го вре­ме­ни, он за­дре­мал и в со­сто­я­нии лег­ко­го сна уви­дел, что змея через рот про­ник­ла внутрь его. Он ощу­тил силь­ней­шее омер­зе­ние и проснул­ся. В это вре­мя он слы­шит сло­ва: "Ты про­гло­тил змею во сне, и те­бе про­тив­но; так Мне нехо­ро­шо смот­реть, что ты де­ла­ешь."

Се­мен ни­ко­го не ви­дел. Он слы­шал лишь про­из­нес­ший эти сло­ва го­лос, ко­то­рый по сво­ей сла­до­сти и кра­со­те был со­вер­шен­но необыч­ный. Дей­ствие, им про­из­ве­ден­ное, при всей сво­ей ти­хо­сти и сла­до­сти бы­ло по­тря­са­ю­щим. По глу­бо­ко­му и несо­мнен­но­му убеж­де­нию стар­ца – то был го­лос Са­мой Бо­го­ро­ди­цы. До кон­ца сво­их дней он бла­го­да­рил Бо­жию Ма­терь, что Она не возг­ну­ша­лась им, но Са­ма бла­го­во­ли­ла по­се­тить его и вос­ста­вить от па­де­ния. Он го­во­рил: "Те­перь я ви­жу, как Гос­по­ду и Бо­жи­ей Ма­те­ри жал­ко на­род. По­ду­май­те, Бо­жия Ма­терь при­шла с небес вра­зу­мить ме­ня, юно­шу, во гре­хах".

То, что он не удо­сто­ил­ся ви­деть Вла­ды­чи­цу, он при­пи­сы­вал нечи­сто­те, в ко­то­рой пре­бы­вал в тот мо­мент.

Этот вто­рич­ный зов, со­вер­шив­ший­ся неза­дол­го до во­ен­ной служ­бы, имел уже ре­ша­ю­щее зна­че­ние на вы­бор даль­ней­ше­го пу­ти. Его пер­вым след­стви­ем бы­ло ко­рен­ное из­ме­не­ние жиз­ни, при­няв­шей недоб­рый уклон. Се­мен ощу­тил глу­бо­кий стыд за свое про­шлое и на­чал го­ря­чо ка­ять­ся пе­ред Бо­гом. Ре­ше­ние по окон­ча­нии во­ен­ной служ­бы уй­ти в мо­на­стырь вер­ну­лось с умно­жен­ной си­лой. В нем просну­лось острое чув­ство гре­ха и в си­лу это­го из­ме­ни­лось от­но­ше­ние ко все­му, что он ви­дел в жиз­ни. Это из­ме­не­ние ска­за­лось не толь­ко в его лич­ных дей­стви­ях и по­ве­де­нии, но и в его чрез­вы­чай­но ин­те­рес­ных бе­се­дах с людь­ми.

Вре­мя во­ен­ной служ­бы

Во­ен­ную служ­бу Се­мен от­бы­вал в Пе­тер­бур­ге, в лейб-гвар­дии, в са­пер­ном ба­та­льоне. Уй­дя на служ­бу с жи­вой ве­рой и глу­бо­ким по­ка­ян­ным чув­ством, он не пе­ре­ста­вал пом­нить о Бо­ге.

В ар­мии его очень лю­би­ли как сол­да­та все­гда ис­пол­ни­тель­но­го, спо­кой­но­го, хо­ро­ше­го по­ве­де­ния, а то­ва­ри­щи как вер­но­го и при­ят­но­го дру­га; впро­чем, это бы­ло неред­ким яв­ле­ни­ем в Рос­сии, где сол­да­ты жи­ли очень по-брат­ски.

Од­на­жды под празд­ник с тре­мя гвар­дей­ца­ми то­го же ба­та­льо­на он от­пра­вил­ся в го­род. За­шли они в боль­шой сто­лич­ный трак­тир, где бы­ло мно­го све­та и гром­ко иг­ра­ла му­зы­ка; за­ка­за­ли ужин с вод­кой и гром­ко бе­се­до­ва­ли. Се­мен боль­ше мол­чал. Один из них спро­сил его:

– Се­мен, ты все мол­чишь, о чем ты ду­ма­ешь?

– Я ду­маю: си­дим мы сей­час в трак­ти­ре, едим, пьем вод­ку, слу­ша­ем му­зы­ку и ве­се­лим­ся, а на Афоне те­перь тво­рят бде­ние и всю ночь бу­дут мо­лить­ся; так вот – кто же из нас на Страш­ном Су­де даст луч­ший от­вет, они или мы?

То­гда дру­гой ска­зал:

– Ка­кой че­ло­век Се­мен! Мы слу­ша­ем му­зы­ку и ве­се­лим­ся, а он умом на Афоне и на Страш­ном Су­де.

Сло­ва гвар­дей­ца о Се­мене: "а он умом на Афоне и на Страш­ном Су­де" мо­гут быть от­не­се­ны не толь­ко к то­му мо­мен­ту, ко­гда они си­де­ли в трак­ти­ре, но и ко все­му вре­ме­ни пре­бы­ва­ния его на во­ен­ной служ­бе. Мысль его об Афоне, меж­ду про­чим, вы­ра­жа­лась и в том, что он несколь­ко раз по­сы­лал ту­да день­ги. Од­на­жды хо­дил он из Усть-Ижор­ско­го ла­ге­ря, где ле­том сто­ял их ба­та­льон, на по­чту в се­ло Кол­пи­но, чтобы сде­лать пе­ре­вод де­нег на Афон. На об­рат­ном пу­ти, еще неда­ле­ко от Кол­пи­на, по до­ро­ге пря­мо на­встре­чу ему бе­жа­ла бе­ше­ная со­ба­ка; ко­гда она со­всем уже при­бли­зи­лась и го­то­ва бы­ла бро­сить­ся на него, он со стра­хом про­го­во­рил: "Гос­по­ди, по­ми­луй!" Лишь толь­ко про­из­нес он эту ко­рот­кую мо­лит­ву, как ка­кая-то си­ла от­бро­си­ла со­ба­ку в сто­ро­ну, слов­но на­ткну­лась она на что-то; обо­гнув Се­ме­на, она по­бе­жа­ла в се­ло, где при­чи­ни­ла мно­го вре­да и лю­дям, и ско­ту.

Этот слу­чай про­из­вел на Се­ме­на глу­бо­кое впе­чат­ле­ние. Он жи­во по­чув­ство­вал бли­зость хра­ня­ще­го нас Бо­га и еще силь­нее при­ле­пил­ся к па­мя­ти Бо­жи­ей.

Окон­чив свою служ­бу в гвар­дии, Се­мен неза­дол­го до разъ­ез­да сол­дат его воз­рас­та по до­мам вме­сте с рот­ным пи­са­рем по­ехал к от­цу Иоан­ну Крон­штадт­ско­му про­сить его мо­литв и бла­го­сло­ве­ния. От­ца Иоан­на они в Крон­штад­те не за­ста­ли и ре­ши­ли оста­вить пись­ма. Пи­сарь стал вы­во­дить кра­си­вым по­чер­ком ка­кое-то муд­ре­ное пись­мо, а Се­мен на­пи­сал лишь несколь­ко слов: "Ба­тюш­ка, хо­чу пой­ти в мо­на­хи; по­мо­ли­тесь, чтобы мир ме­ня не за­дер­жал".

Воз­вра­ти­лись они в Пе­тер­бург в ка­зар­мы, и, по сло­вам Стар­ца, уже на сле­ду­ю­щий день он по­чув­ство­вал, что кру­гом него "гу­дит адское пла­мя".

По­ки­нув Пе­тер­бург, Се­мен при­е­хал до­мой и про­был там все­го од­ну неде­лю. Быст­ро со­бра­ли ему хол­сты и дру­гие по­дар­ки для мо­на­сты­ря. Он по­про­щал­ся со все­ми и уехал на Афон. Но с то­го дня, как по­мо­лил­ся о нем отец Иоанн Крон­штад­ский, "адское пла­мя гу­де­ло" во­круг него не пе­ре­ста­вая, где бы он ни был: в по­ез­де, в Одес­се, на па­ро­хо­де, и да­же на Афоне в мо­на­сты­ре, в хра­ме, по­всю­ду.

При­езд на Свя­тую Го­ру

Мо­на­ше­ские по­дви­ги

При­е­хал Се­мен на Свя­тую Го­ру осе­нью 1892 г. и по­сту­пил в Рус­ский мо­на­стырь свя­то­го ве­ли­ко­му­че­ни­ка Пан­те­ле­и­мо­на. На­ча­лась но­вая, по­движ­ни­че­ская жизнь.

По Афон­ским обы­ча­ям, но­во­на­чаль­ный по­слуш­ник "брат Си­ме­он" дол­жен был про­ве­сти несколь­ко дней в пол­ном по­кое, чтобы вспом­нить свои гре­хи за всю жизнь и, из­ло­жив их пись­мен­но, ис­по­ве­дать ду­хов­ни­ку. Ис­пы­ты­ва­е­мое адское му­че­ние по­ро­ди­ло в нем неудер­жи­мое го­ря­чее рас­ка­я­ние. В Та­ин­стве По­ка­я­ния он хо­тел осво­бо­дить свою ду­шу от все­го, что тя­го­ти­ло ее, и по­то­му с го­тов­но­стью и ве­ли­ким стра­хом, ни в чем се­бя не оправ­ды­вая, ис­по­ве­дал все де­я­ния сво­ей жиз­ни.

Ду­хов­ник ска­зал бра­ту Си­мео­ну: "Ты ис­по­ве­дал гре­хи свои пе­ред Бо­гом и знай, что они те­бе про­ще­ны... От­ныне по­ло­жим на­ча­ло но­вой жиз­ни... Иди с ми­ром и ра­дуй­ся, что Гос­подь при­вел те­бя в эту при­стань спа­се­ния".

Вво­дил­ся брат Си­ме­он в ду­хов­ный по­двиг ве­ко­вым укла­дом афон­ской мо­на­стыр­ской жиз­ни, на­сы­щен­ной непре­стан­ной па­мя­тью о Бо­ге: мо­лит­ва в кел­лии на­едине, дли­тель­ное бо­го­слу­же­ние в хра­ме, по­сты и бде­ния, частая ис­по­ведь и при­ча­ще­ние, чте­ние, труд, по­слу­ша­ние. Вско­ре он осво­ил Иису­со­ву мо­лит­ву по чет­кам. Про­шло немно­го вре­ме­ни, все­го око­ло трех недель, и од­на­жды ве­че­ром при мо­ле­нии пред об­ра­зом Бо­го­ро­ди­цы мо­лит­ва во­шла в серд­це его и ста­ла со­вер­шать­ся там день и ночь, но то­гда он еще не ра­зу­мел ве­ли­чия и ред­ко­сти да­ра, по­лу­чен­но­го им от Бо­жи­ей Ма­те­ри.

Брат Си­ме­он был тер­пе­ли­вый, незло­би­вый, по­слуш­ли­вый; в мо­на­сты­ре его лю­би­ли и хва­ли­ли за ис­прав­ную ра­бо­ту и хо­ро­ший ха­рак­тер, и ему это бы­ло при­ят­но. Ста­ли то­гда при­хо­дить к нему по­мыс­лы: "Ты жи­вешь свя­то: по­ка­ял­ся, гре­хи те­бе про­ще­ны, мо­лишь­ся непре­стан­но, по­слу­ша­ние ис­пол­ня­ешь хо­ро­шо".

Ум по­слуш­ни­ка ко­ле­бал­ся при этих по­мыс­лах, и тре­во­га про­ни­ка­ла в серд­це, но по неопыт­но­сти сво­ей он не по­ни­мал, что же, соб­ствен­но, с ним про­ис­хо­дит.

Од­на­жды но­чью кел­лия его на­пол­ни­лась стран­ным све­том, ко­то­рый про­ни­зал да­же и те­ло его так, что он уви­дел и внут­рен­но­сти свои. По­мы­сел го­во­рил ему: "При­ми, – это бла­го­дать", од­на­ко ду­ша по­слуш­ни­ка сму­ти­лась при этом, и он остал­ся в боль­шом недо­уме­нии.

По­сле ви­де­ния стран­но­го све­та, ста­ли ему яв­лять­ся бе­сы, а он, на­ив­ный, с ни­ми раз­го­ва­ри­вал "как с людь­ми". По­сте­пен­но на­па­де­ния уси­ли­ва­лись, ино­гда они го­во­ри­ли ему: "Ты те­перь свя­той", а ино­гда: – "Ты не спа­сешь­ся". Брат Си­ме­он спро­сил од­на­жды бе­са: "По­че­му вы мне го­во­ри­те по-раз­но­му: то го­во­ри­те, что я свят, то – что я не спа­сусь?". Бес на­смеш­ли­во от­ве­тил: "Мы ни­ко­гда прав­ды не го­во­рим".

Сме­на де­мо­ни­че­ских вну­ше­ний, то воз­но­ся­щих на "небо" в гор­до­сти, то низ­вер­га­ю­щих в веч­ную ги­бель, угне­та­ла ду­шу мо­ло­до­го по­слуш­ни­ка, до­во­дя его до от­ча­я­ния, и он мо­лил­ся с чрез­вы­чай­ным на­пря­же­ни­ем. Спал он ма­ло и урыв­ка­ми. Креп­кий физи­че­ски, под­лин­ный бо­га­тырь, он в по­стель не ло­жил­ся, но все но­чи про­во­дил в мо­лит­ве или стоя, или си­дя на та­бу­рет­ке. Из­не­мо­гая, он си­дя за­сы­пал на 15-20 ми­нут и за­тем сно­ва вста­вал на мо­лит­ву.

Про­хо­ди­ли ме­сяц за ме­ся­цем, а му­чи­тель­ность де­мо­ни­че­ских на­па­де­ний все воз­рас­та­ла. Ду­шев­ные си­лы мо­ло­до­го по­слуш­ни­ка ста­ли па­дать и му­же­ство его из­не­мо­га­ло, страх ги­бе­ли и от­ча­я­ния – рос­ли, ужас без­на­деж­но­сти все ча­ще и ча­ще овла­де­вал всем его су­ще­ством. Он до­шел до по­след­не­го от­ча­я­ния и, си­дя у се­бя в кел­лии в пред­ве­чер­нее вре­мя, по­ду­мал: "Бо­га умо­лить невоз­мож­но". С этой мыс­лью он по­чув­ство­вал пол­ную остав­лен­ность, и ду­ша его по­гру­зи­лась во мрак адско­го том­ле­ния и тос­ки.

В тот же день во вре­мя ве­чер­ни, в церк­ви свя­то­го про­ро­ка Илии, что на мель­ни­це, на­пра­во от цар­ских врат, где на­хо­дит­ся мест­ная ико­на Спа­си­те­ля, он уви­дел жи­во­го Хри­ста.

"Гос­подь непо­сти­жи­мо явил­ся мо­ло­до­му по­слуш­ни­ку" – и все су­ще­ство, и са­мое те­ло его ис­пол­ни­лось ог­нем бла­го­да­ти Свя­то­го Ду­ха, тем ог­нем, ко­то­рый Гос­подь низ­вел на зем­лю Сво­им при­ше­стви­ем (Лк.12:49). От ви­де­ния Си­ме­он при­шел в из­не­мо­же­ние, и Гос­подь скрыл­ся.

Невоз­мож­но опи­сать то со­сто­я­ние, в ко­то­ром на­хо­дил­ся он в тот час. Его оси­ял ве­ли­кий Бо­же­ствен­ный свет, он был изъ­ят как бы из ми­ра и ду­хом воз­ве­ден на небо, где слы­шал неиз­ре­чен­ные гла­го­лы, в тот мо­мент он по­лу­чил как бы но­вое рож­де­ние свы­ше (Ин.1:13, 3:3). Крот­кий взор все­про­ща­ю­ще­го, без­мер­но лю­бя­ще­го, ра­дост­но­го Хри­ста при­влек к се­бе все­го че­ло­ве­ка и за­тем, скрыв­шись, сла­до­стью люб­ви Бо­жи­ей вос­хи­тил дух его в со­зер­ца­ние Бо­же­ства уже вне об­ра­зов ми­ра. Впо­след­ствии в сво­их пи­са­ни­ях он без кон­ца по­вто­ря­ет, что Гос­по­да по­знал он Ду­хом Свя­тым, что Бо­га узрел он в Ду­хе Свя­том. Он утвер­ждал так­же, что ко­гда Сам Гос­подь яв­ля­ет­ся ду­ше, то она не мо­жет не узнать в Нем сво­е­го Твор­ца и Бо­га.

По­знав­шая свое вос­кре­се­ние и уви­дев­шая свет под­лин­но­го и веч­но­го бы­тия, ду­ша Си­мео­на пер­вое вре­мя по­сле яв­ле­ния пе­ре­жи­ва­ла пас­халь­ное тор­же­ство. Все бы­ло хо­ро­шо: и мир ве­ли­ко­ле­пен, и лю­ди при­ят­ны, и при­ро­да невы­ра­зи­мо пре­крас­на, и те­ло ста­ло иным, лег­ким, и сил как бы при­ба­ви­лось. Но по­сте­пен­но ощу­ти­мое дей­ствие бла­го­да­ти ста­ло сла­беть. По­че­му? Что же де­лать, чтобы не до­пу­стить этой по­те­ри?

На­ча­лось вни­ма­тель­ное ис­ка­ние от­ве­та на рас­ту­щее недо­уме­ние в со­ве­тах ду­хов­ни­ка и в тво­ре­ни­ях свя­тых от­цов-ас­ке­тов. "Во вре­мя мо­лит­вы ум хра­ни чи­стым от вся­ко­го во­об­ра­же­ния и по­мыс­ла и за­клю­чай его в сло­ва мо­лит­вы", - ска­зал ему ста­рец отец Ана­то­лий из Свя­то­го Ру­си­ка. У стар­ца Ана­то­лия Си­ме­он про­вел до­ста­точ­но вре­ме­ни. Свою по­учи­тель­ную и по­лез­ную бе­се­ду отец Ана­то­лий за­кон­чил сло­ва­ми: "Ес­ли ты те­перь та­кой, то что же ты бу­дешь под ста­рость?" Так уж по­лу­чи­лось, но сво­им удив­ле­ни­ем он дал мо­ло­до­му по­движ­ни­ку силь­ный по­вод к тще­сла­вию, с ко­то­рым тот не умел еще бо­роть­ся.

У мо­ло­до­го и еще неопыт­но­го мо­на­ха Си­мео­на на­ча­лась са­мая труд­ная, са­мая слож­ная, са­мая тон­кая брань с тще­сла­ви­ем. Гор­дость и тще­сла­вие вле­кут за со­бой все бе­ды и па­де­ния: бла­го­дать остав­ля­ет, серд­це осты­ва­ет, осла­бе­ва­ет мо­лит­ва, ум рас­се­и­ва­ет­ся и на­чи­на­ют­ся при­ра­же­ния страст­ных по­мыс­лов.

Мо­ло­дой мо­нах Си­лу­ан по­сте­пен­но на­уча­ет­ся бо­лее со­вер­шен­ным ас­ке­ти­че­ским по­дви­гам, ко­то­рые боль­шин­ству во­об­ще по­ка­жут­ся невоз­мож­ны­ми. Сон его по-преж­не­му пре­рыв­ча­тый – несколь­ко раз в сут­ки по 15-20 ми­нут. В по­стель по-преж­не­му он не ло­жит­ся, спит си­дя на та­бу­рет­ке; пре­бы­ва­ет в тру­дах днем, как ра­бо­чий; несет по­двиг внут­рен­не­го по­слу­ша­ния – от­се­че­ние сво­ей во­ли; учит­ся воз­мож­но бо­лее пол­но­му пре­да­нию се­бя на во­лю Бо­жию; воз­дер­жи­ва­ет­ся в пи­ще, в бе­се­дах, в дви­же­ни­ях; по­дол­гу мо­лит­ся ум­ною Иису­со­вою мо­лит­вою. И несмот­ря на весь его по­двиг свет бла­го­да­ти ча­сто остав­ля­ет его, а бе­сы тол­пою окру­жа­ют по но­чам.

Сме­на со­сто­я­ний, то неко­то­рой бла­го­да­ти, то остав­лен­но­сти и де­мо­ни­че­ских на­па­де­ний, не про­хо­дит бес­плод­но. Бла­го­да­ря этой смене ду­ша Си­лу­а­на пре­бы­ва­ет в по­сто­ян­ной внут­рен­ней борь­бе, бодр­ство­ва­нии и усерд­ном ис­ка­нии ис­хо­да.

Про­шло пят­на­дцать лет со дня яв­ле­ния ему Гос­по­да. И вот од­на­жды в од­но из та­ких му­чи­тель­ных бо­ре­ний с бе­са­ми, ко­гда, несмот­ря на все ста­ра­ния, чи­сто мо­лить­ся не уда­ва­лось, Си­лу­ан вста­ет с та­бу­ре­та, чтобы сде­лать по­кло­ны, но ви­дит пе­ред со­бой огром­ную фигу­ру бе­са, сто­я­ще­го впе­ре­ди икон и ожи­да­ю­ще­го по­кло­на се­бе; кел­лия пол­на бе­сов. Отец Си­лу­ан сно­ва са­дит­ся на та­бу­рет и, на­кло­нив го­ло­ву, с бо­лез­нью серд­ца го­во­рит мо­лит­ву: "Гос­по­ди, ты ви­дишь, что я хо­чу мо­лить­ся те­бе чи­стым умом, но бе­сы не да­ют мне. На­учи ме­ня, что дол­жен де­лать я, чтобы они не ме­ша­ли мне?" И был от­вет ему в ду­ше: "Гор­дые все­гда так стра­да­ют от бе­сов". "Гос­по­ди, – го­во­рит Си­лу­ан, – на­учи ме­ня, что дол­жен я де­лать, чтобы сми­ри­лась моя ду­ша". И сно­ва в серд­це от­вет от Бо­га: "Дер­жи ум твой во аде и не от­ча­и­вай­ся."

От­ныне ду­ше его от­кры­лось не от­вле­чен­но-ин­тел­лек­ту­аль­но, а бы­тий­но, что ко­рень всех гре­хов, се­мя смер­ти есть гор­дость; что Бог – есть Сми­ре­ние, и по­то­му же­ла­ю­щий стя­жать Бо­га дол­жен стя­жать сми­ре­ние. Он по­знал, что то неска­зан­но слад­кое ве­ли­кое сми­ре­ние Хри­сто­во, ко­то­рое ему бы­ло да­но пе­ре­жить во вре­мя Яв­ле­ния, есть неотъ­ем­ле­мое свой­ство Бо­же­ствен­ной люб­ви, Бо­же­ствен­но­го бы­тия. От­ныне он во­ис­ти­ну по­знал, что весь по­двиг дол­жен быть на­прав­лен на стя­жа­ние сми­ре­ния. Ему да­но бы­ло по­знать ве­ли­кую тай­ну Бы­тия, бы­тий­но по­знать.

Он ду­хом про­ник в тай­ну борь­бы пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го, ко­то­рый по­сле яв­ле­ния ему Гос­по­да в хра­ме во вре­мя ли­тур­гии, пе­ре­жи­вая по­те­рю бла­го­да­ти и бо­го­остав­лен­ность, ты­ся­чу дней и ты­ся­чу но­чей сто­ял в пу­стыне на камне, взы­вая: "Бо­же, ми­ло­стив бу­ди мне, греш­но­му."

Ему от­крыл­ся под­лин­ный смысл и си­ла от­ве­та пре­по­доб­но­го Пи­ме­на Ве­ли­ко­го сво­им уче­ни­кам: "По­верь­те, ча­да! Где са­та­на, там и я бу­ду". Он по­нял, что пре­по­доб­ный Ан­то­ний Ве­ли­кий был по­слан Бо­гом к алек­сан­дрий­ско­му са­пож­ни­ку учить­ся то­му же де­ла­нию: от са­пож­ни­ка он на­учил­ся по­мыш­лять: "Все спа­сут­ся, один я по­гиб­ну".

Он по­знал в опы­те жиз­ни сво­ей, что по­лем ду­хов­ной бит­вы со злом, кос­ми­че­ским злом, яв­ля­ет­ся соб­ствен­ное серд­це че­ло­ве­ка. Он ду­хом узрел, что са­мым глу­бо­ким кор­нем гре­ха яв­ля­ет­ся гор­дость, – этот бич че­ло­ве­че­ства, ото­рвав­ший лю­дей от Бо­га и по­гру­зив­ший мир в неис­чис­ли­мые бе­ды и стра­да­ния; это под­лин­ное се­мя смер­ти, оку­тав­шее че­ло­ве­че­ство мра­ком от­ча­я­ния. От­ныне Си­лу­ан, вы­да­ю­щий­ся ги­гант ду­ха, все си­лы свои со­сре­до­то­чит на по­дви­ге за сми­ре­ние Хри­сто­во, ко­то­рое ему бы­ло да­но по­знать в пер­вом яв­ле­нии, но ко­то­рое он не со­хра­нил.

Мо­нах Си­лу­ан по­сле дан­но­го ему Гос­по­дом от­кро­ве­ния твер­до стал на ду­хов­ном пу­ти. С то­го дня его "лю­би­мой пес­нью," как сам он вы­ра­жал­ся, ста­но­вит­ся: "Ско­ро я умру, и ока­ян­ная ду­ша моя сни­дет в тес­ный чер­ный ад, и там один я бу­ду то­мить­ся в мрач­ном пла­ме­ни и пла­кать по Гос­по­де: "Где Ты, свет ду­ши мо­ей? За­чем Ты оста­вил ме­ня? Я не мо­гу жить без Те­бя".

Это де­ла­ние при­ве­ло ско­ро к ми­ру ду­ши и чи­стой мо­лит­ве. Но да­же и этот ог­нен­ный путь ока­зал­ся некрат­ким.

Бла­го­дать уже не остав­ля­ет его, как преж­де: он ощу­ти­мо но­сит ее в серд­це, он чув­ству­ет жи­вое при­сут­ствие Бо­га; он по­лон удив­ле­ния пе­ред ми­ло­сер­ди­ем Бо­жи­им, глу­бо­кий мир Хри­стов по­се­ща­ет его; Дух Свя­той сно­ва да­ет ему си­лу люб­ви. И хо­тя те­перь он уже не тот нера­зум­ный, что был преж­де; хо­тя из дол­гой и тя­же­лой борь­бы он вы­шел умуд­рен­ным; хо­тя из него вы­ра­бо­тал­ся ве­ли­кий ду­хов­ный бо­рец, – од­на­ко и те­перь стра­дал он от ко­ле­ба­ний и из­мен­чи­во­сти че­ло­ве­че­ской на­ту­ры и про­дол­жал пла­кать невы­ра­зи­мым пла­чем серд­ца, ко­гда ума­ля­лась в нем бла­го­дать. И так еще це­лых пят­на­дцать лет, до­ко­ле не по­лу­чил он си­лу од­ним ма­но­ве­ни­ем ума, ни­как не вы­ра­жа­е­мым внешне, от­ра­жать то, что рань­ше тя­же­ло по­ра­жа­ло его.

Через чи­стую ум­ную мо­лит­ву по­движ­ник на­уча­ет­ся ве­ли­ким тай­нам ду­ха. Схо­дя умом в серд­це свое, сна­ча­ла вот это – пло­тя­ное серд­це, он на­чи­на­ет про­ни­кать в те глу­би­ны его, ко­то­рые не суть уже плоть. Он на­хо­дит свое глу­бо­кое серд­це, ду­хов­ное, ме­та­фи­зи­че­ское, и в нем ви­дит, что бы­тие все­го че­ло­ве­че­ства не есть для него нечто чуж­дое, по­сто­рон­нее, но неот­де­ли­мо свя­за­но и с его лич­ным бы­ти­ем.

"Брат наш есть на­ша жизнь", – го­во­рил ста­рец. Через лю­бовь Хри­сто­ву все лю­ди вос­при­ни­ма­ют­ся, как неотъ­ем­ле­мая часть на­ше­го лич­но­го веч­но­го бы­тия. За­по­ведь – лю­бить ближ­не­го как са­мо­го се­бя – он на­чи­на­ет по­ни­мать не как эти­че­скую нор­му; в сло­ве как он ви­дит ука­за­ние не на ме­ру люб­ви, а на он­то­ло­ги­че­скую общ­ность бы­тия.

"Отец не су­дит ни­ко­го, но весь суд дал Сы­ну... по­то­му что Он Сын че­ло­ве­че­ский" (Ин: 5:22-27). Сей Сын че­ло­ве­че­ский, Ве­ли­кий Су­дья ми­ра, – на Страш­ном Су­де ска­жет, что "еди­ный от мень­ших сих" есть Он Сам; ины­ми сло­ва­ми, бы­тие каж­до­го че­ло­ве­ка Он обоб­ща­ет со Сво­им, вклю­ча­ет в Свое лич­ное бы­тие. Все че­ло­ве­че­ство, "все­го Ада­ма," вос­при­нял в Се­бя и стра­дал за все­го Ада­ма.

По­сле опы­та адских стра­да­ний, по­сле ука­за­ния Бо­жия: "Дер­жи ум твой во аде" для стар­ца Си­лу­а­на бы­ло осо­бен­но ха­рак­тер­ным мо­лить­ся за умер­ших, то­мя­щих­ся во аде, но он мо­лил­ся так­же и за жи­вых, и за гря­ду­щих. В его мо­лит­ве, вы­хо­див­шей за пре­де­лы вре­ме­ни, ис­че­за­ла мысль о пре­хо­дя­щих яв­ле­ни­ях че­ло­ве­че­ской жиз­ни, о вра­гах. Ему бы­ло да­но в скор­би о ми­ре раз­де­лять лю­дей на по­знав­ших Бо­га и не по­знав­ших Его. Для него бы­ло неснос­ным со­зна­вать, что лю­ди бу­дут то­мить­ся "во тьме кро­меш­ной".

В бе­се­де с од­ним мо­на­хом-пу­стын­ни­ком, ко­то­рый го­во­рил: "Бог на­ка­жет всех без­бож­ни­ков. Бу­дут они го­реть в веч­ном огне" – оче­вид­но, ему до­став­ля­ло удо­вле­тво­ре­ние, что они бу­дут на­ка­за­ны веч­ным ог­нем – на это ста­рец Си­лу­ан с ви­ди­мым ду­шев­ным вол­не­ни­ем ска­зал: "Ну, ска­жи мне, по­жа­луй­ста, ес­ли по­са­дят те­бя в рай, и ты бу­дешь от­ту­да ви­деть, как кто-то го­рит в адском огне, бу­дешь ли ты по­ко­ен?" – "А что по­де­ла­ешь, са­ми ви­но­ва­ты" – от­ве­тил мо­нах. То­гда ста­рец со скорб­ным ли­цом от­ве­тил: "Лю­бовь не мо­жет это­го по­не­сти... Нуж­но мо­лить­ся за всех".

И он дей­стви­тель­но мо­лил­ся за всех; мо­лить­ся толь­ко за се­бя ста­ло ему несвой­ствен­ным. Все лю­ди под­вер­же­ны гре­ху, все ли­ше­ны сла­вы Бо­жи­ей (Рим.3:22). Для него, ви­дев­ше­го уже в дан­ной ему ме­ре сла­ву Бо­жию и пе­ре­жив­ше­го ли­ше­ние ее, од­на мысль о та­ко­вом ли­ше­нии бы­ла тяж­ка. Ду­ша его то­ми­лась со­зна­ни­ем, что лю­ди жи­вут, не ве­дая Бо­га и Его люб­ви, и он мо­лил­ся ве­ли­кою мо­лит­вою, чтобы Гос­подь по неис­по­ве­ди­мой люб­ви Сво­ей дал им Се­бя по­знать.

До кон­ца сво­ей жиз­ни, несмот­ря на па­да­ю­щие си­лы, и на бо­лез­ни, он со­хра­нил при­выч­ку спать урыв­ка­ми. У него оста­ва­лось мно­го вре­ме­ни для уеди­нен­ной мо­лит­вы, он по­сто­ян­но мо­лил­ся, ме­няя в за­ви­си­мо­сти от об­ста­нов­ки об­раз мо­лит­вы, но осо­бен­но уси­ли­ва­лась его мо­лит­ва но­чью, до утре­ни. То­гда мо­лил­ся он за жи­вых и усоп­ших, за дру­зей и вра­гов, за весь мир.

Со­ста­ви­ли На­та­лия Бу­фи­ус и епи­скоп Алек­сандр (Ми­ле­ант)

Ис­точ­ник http://silouan.narod.ru

• Главная
• Молитвослов
• Псалтирь
• Акафисты ко Господу и праздникам
• Акафисты ко Пресвятой Богородице
• Акафисты русским святым
• Акафисты святым
• Акафисты прочие
• Аудио Акафисты
• Каноны ко Господу и праздникам
• Каноны ко Пресвятой Богородице
• Каноны русским святым
• Каноны святым
• Каноны прочие
• Аудио каноны
• Триодь
• Молитва по соглашению
• О поминовении ближних
• Технологии
• Написать письмо
• Помочь